Убийство на пляже - Страница 48

– Какой имидж вы нам создаете! – кричит «одуванчик». – За прошлое лето мы уже и так потеряли сорок процентов. Никто к нам не едет. И мы не хотим, чтобы название «Бродчёрч» стало синонимом убийства, как это было в Сэндбруке.

Харди ожидает взрыва эмоций, но ничего не происходит. Только на лице Миллер промелькнула тень тревоги да еще трое журналистов заерзали на своих местах. Карен Уайт смотрит на него безмятежным взглядом, и можно не сомневаться, что еще до конца недели его участие в фарсе в Сэндбруке будет подробно описано на первой странице в «Эхе», а возможно, и в национальных изданиях. Что бы ни двигало ими, он все равно надеется, что в интересах следствия все останется по-прежнему.

Когда собрание заканчивается, на улице еще светло. Харди удалось провести его почти без остановок до самой посадки в машину.

– Я же говорил вам, что там была лодка.

– О, замечательно, вы – как раз то, что нам нужно. – Харди поворачивается к негодующему Стиву Конноли. – Здесь их, кстати, сотни, так что вам повезло.

– Но вы ее не искали? Да? А Бэт знает, что вы меня не послушались?

Харди упирается указательным пальцем прямо в грудь Конноли.

– А как насчет того, что вы пренебрегли моей очень настоятельной просьбой? – почти шепотом говорит он. – Держитесь от нее подальше. И ни во что не вмешивайтесь.

Конноли качает головой и медленно уходит. Харди прислоняется к машине. Это как раз та фаза, которой он больше всего опасался: если расследование подобного дела длится дольше, чем несколько дней, люди становятся беспокойными, начинают волноваться. Все хотят поучаствовать, как-то вмешаться, выдвинуть собственную теорию. Везде, кроме оперативного штаба расследования, чьи-то мнения начинают превалировать над фактами. И пресса здесь может сработать хуже всего, думает Харди, когда к нему целеустремленно подходят Олли и Мэгги Радклифф. Он отпускает ручку дверцы машины, смирившись с еще одним долгим разговором.

– Опять вы за свое, – вместо приветствия говорит он.

Заметно, что Олли выглядит очень довольным собой.

– Оливер желает вам кое-что сообщить, – говорит Мэгги.

– Мы всегда рады послушать Оливера, – отвечает Харди.

К его смущению, юноша продолжает сиять: этих людей никаким сарказмом не проймешь.

– Я накопал это на Джека Маршалла, – гордо заявляет он, вытаскивая из сумки конверт. Внутри находится ксерокопия газетной полосы с фотографией владельца киоска, которой не меньше нескольких десятков лет. – Он сидел в тюрьме, прежде чем приехать сюда. А осужден он был за секс с несовершеннолетним.

Карен Уайт следит за Олли и Мэгги на расстоянии, получая удовольствие от выражения лица инспектора Харди, когда он понимает, что пресса на шаг опередила его. Похоже, пришло время снова подкинуть этот сюжет Лену Данверсу.

Начало разговора ничего хорошего не предвещает.

– У нас тут в данный момент запарка с местным преступлением, задыхаемся, – говорит он. – И я специально предупреждал тебя, чтобы ты туда не ехала.

– Я в отгулах, – напоминает она ему. – Лен, это центровой материал. И полиция упирается. Не думаю, чтобы все разрешилось за день или два.

– Да какое дело до этого нашим читателям? – спрашивает он.

Карен точно знает, что он хочет услышать, и на этот раз она в состоянии подать ему это на блюдечке.

– Типичная семья, двое детей. Отец – сантехник, тихий район, идиллический город ярмарок, воплощение нормальной жизни. Мать очень фотогенична. Английская Роза. Однако… в браке что-то не так.

– Беда в раю? – говорит Лен, и она понимает, что он вещает заголовками материала, по поводу которого уже принял решение. – Ладно, тогда продолжай. Подготовь мне эксклюзивное интервью с матерью семейства, дай хорошее фото, и я посмотрю. Но по счетам в гостинице будешь расплачиваться сама.

Она идет через школьный зал к выходу. Здесь уже никого нет, кроме одинокой женщины, которая пустым взглядом уставилась на корзину, полную футбольных мячей. Карен в уме быстро листает свою внутреннюю картотеку и наконец узнает ее: Лиз Ропер, бабушка Дэнни, хотя по возрасту никогда бы не сказала.

– Как вы справляетесь с горем? – спрашивает Карен.

Лиз поднимает на нее глаза: она уже явно привыкла к тому, что незнакомые люди знают, кто она такая.

– Я-то что, я крепкая, как старые ботинки. Я за других переживаю.

Говоря, что она сильная, Лиз оголяет свое самое уязвимое место: никто вокруг не подумал о ней.

– Вы, должно быть, очень тоскуете по нему, – говорит Карен, и на глазах Лиз появляются слезы.

– Мой Джефф научил его, как пинать эти штуки, – говорит она, жестом показывая на футбольные мячи. – В два года он уже умел провести мяч из одного конца сада в другой. Он был маленькой звездочкой футбола. – Она вытирает глаза обратной стороной ладони. – И я пообещала себе, что не отступлю. Что буду сильной среди всего этого. Я просто хочу, чтобы они поймали сволочь, которая это сделала. – Она улыбается Карен бледной улыбкой. – Простите, но я не припомню вашего имени. – Это вежливое оправдание человека, который за последние несколько дней встретил больше незнакомых людей, чем за предыдущее десятилетие.

– Я Карен. Работаю на «Геральд».

Лиз испуганно отшатывается от нее – Карен знала, что так и будет.

– Мы не общаемся с прессой.