На вопросы Харди отвечать не стал.
Карен Уайт догоняет Мэгги Радклифф по дороге обратно в редакцию.
– Это кто-то из местных, – говорит Карен. – Не догадываетесь, кто именно?
– Я одновременно и хочу узнать, и боюсь этого, – отвечает Мэгги.
В отделе новостей Олли просматривает верстку первой страницы, двигает текст по экрану, меняет размер шрифта в заголовке – ПОЙМАН УБИЙЦА ДЭННИ – и сдвигает фото Дэнни ближе к центру. В Олли чувствуется новая уверенность и решительность, которые разжигают в Карен в большей степени материнские чувства, чем плотские желания. Она подходит достаточно близко, чтобы можно было читать. Ниже подзаголовка – ЗАДЕРЖАН МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ – расположены четыре отличных абзаца лаконичного, объективного репортажа. Она поднимает голову, чтобы поздравить его, но Олли уже в другом конце комнаты. В дверях стоит его мать; на фоне ярких волос кожа ее лица выглядит землистой и болезненной. Они стоят слишком далеко, чтобы Карен могла расслышать их разговор или догадаться о чем-то по движению губ, но что бы мать ни сказала, после этого Олли подбегает к своему столу и лихорадочно хватает бумажник, ключи и телефон.
– Срочные семейные дела, – бормочет он на ходу и, набросив на плечи куртку, исчезает.
Карен и Мэгги в замешательстве переглядываются. Какие еще семейные дела могут оторвать Олли от самого значительного материала в его карьере? Люси выглядит угнетенной, но отнюдь не больной. Может быть, это как-то касается его отца?
Доходит до них обеих одновременно.
Задержан тридцативосьмилетний мужчина…
Дядя Джо.
Мэгги тяжело опускается в кресло.
– Господи Иисусе… – шепчет она.
Карен распечатывает пачку сигарет и протягивает Мэгги. После секундного колебания та все-таки берет сигарету.
Карен слышит голос Данверса так четко, как будто он стоит у нее за спиной: «Ключ к сюжету – жена. Найди жену и разговори ее».
Марк Латимер бежит так, будто за ним кто-то гонится. Или он за кем-то гонится. Это не размеренный, наполненный смыслом бег Бэт во время пробежек, а беспорядочная и бесцельная гонка вприпрыжку. Только оказавшись на пляже Харбор-Клифф, он соображает, что подсознательно все это время направлялся именно сюда. Он находит пустынную полоску берега между лужами, оставшимися после прилива в камнях, и замирает как вкопанный.
Оранжевое небо покрыто полосками черных, словно закопченных, туч, вдоль горизонта горит вечерняя заря. Марк в ярости грозит кулаком этому причудливому закату.
– Почему? – вновь и вновь задает он один и тот же вопрос, хотя, если бы здесь оказался кто-то, кто мог его услышать, ему было бы очень трудно разобрать, что он кричит. Это слово превратилось в какой-то звериный вой. Марк швыряет камни в море, пока от напряжения не начинает болеть рука. Ярость вырывается из него мощным и быстрым потоком, но от этого не становится меньше. Когда камни заканчиваются и под ногами остаются только мелкая галька и песок, Марк падает на колени и рыдает. Соленая морская вода насквозь пропитывает его джинсы и туфли.
Он должен возвращаться домой, к Бэт. Он нужен ей. Он нужен и Хлое. Но мысль о том, чтобы снова оказаться в этом женском мире домашней работы и уюта, вызывает у него протест. Он должен действовать. Он звонит Бобу Дэниэлсу, единственному другу, который остался у него в органах правопорядка, и предупреждает, что направляется в участок. Он сбрасывает вызов до того, как Боб успевает спросить, зачем он сюда идет.
Вечер теплый, и джинсы его быстро сохнут, оставляя на икрах белые полоски соли.
Подойдя к набережной, он останавливается на приличном расстоянии от круглого здания участка, и абстрактные страхи начинают обретать конкретную форму: где-то здесь сейчас находится убийца его Дэнни.
Боб ждет его на ступеньках. Вместо дружеских объятий они хлопают друг другу в поднятую вверх ладонь.
– Господи… – говорит Марк. – Джо. До сих пор не могу поверить.
Он качает головой, и в этом жесте кроме злости угадывается еще один подтекст: не думал, что в нем есть такие наклонности. Марк знает, что сейчас они думают об одном и том же.
– Я должен его увидеть, – говорит Марк. – Хочу посмотреть ему в глаза.
То, о чем он просит, означает для Боба немедленную отставку, а ведь ему нужно кормить свою семью. Марк это понимает, но все равно не может ничего с собой поделать.
– Дружище… – Обращение это подкреплено двадцатилетней историей их отношений, каждой выпитой вместе пинтой пива, каждой игрой на футбольной площадке. Их детьми, женами, их жизнью. – Ради Дэнни.
Боб оглядывается через плечо.
– Обойди сзади, – говорит он, качая головой, как будто сам не верит в то, что делает это. – Я могу впустить тебя через черный ход. Никто не должен об этом знать, иначе мне конец.
Это самый значительный поступок, который ради Марка делает другой человек. И он надеется, что вся мера его благодарности написана на лице, потому что он не настолько доверяет себе, чтобы произнести это вслух. Дверь, которую открыл Боб, ведет через длинный коридор с бледно-желтыми стенами и резким запахом дезинфекции вниз, к камерам. Марк пытается прикинуть логистику того, как сюда попал. Как Боб это сделал? Выключил камеры наблюдения? Блокировал систему сигнализации?
– Он в третьей камере, – говорит Боб, открывая раздвижную дверь. – Две минуты.