– Вы были последним человеком, от которого я мог ждать звонка, – говорит Стив.
– Ну, вас уже, наверное, ничего не удивит, – говорит Харди. Его сарказм – это скорее рефлекс, с которым он ничего поделать не может.
– Очень смешно, – говорит Стив. – Никогда такого раньше не слыхал. Что вам нужно?
– Дело Латимера, – говорит он, где-то внутри ощущая тяжелый удар, как человек упавший с высоты на дно каменистого ущелья. – Мое время на исходе. Если у вас есть что-нибудь, дайте мне это прямо сейчас.
Конноли даже не старается скрыть своего удивления.
– Ну, спасибо вам. Это к вопросу о времени. – К чести Стива нужно сказать, что он не злорадствует. И смотрит Харди прямо в глаза. – Послушайте, то послание от Дэнни, насчет того, что убийца близок к их дому… Это показалось мне самым сильным аргументом.
Харди приходится перейти на крик, чтобы перекричать встречный ветер.
– Что это означает? Близко географически? Или родственники, друзья? Что?
– Я этого не знаю, – признается Конноли. – Просто имейте это в виду, не игнорируйте.
– Докажите мне, что вы не болтун, несущий ахинею.
Теперь серьезность Конноли сменяется возмущением.
– Я уже дал вам кое-какие доказательства. Я сказал, что она прощает вас за кулон.
Харди пытается прогнать видение, которое вызывает слово «кулон». Это лицо Шарлотты Гиллеспи с фотографии из газет.
– Я сказал вам, а вы сделали вид, что не обратили на это внимания.
Харди на мгновение теряется, но затем система его верований берет верх. Этот мутный деляга изучает язык жестов, так они и работают. И это вовсе не значит, что Конноли знает его больное место.
– И что это должно означать? – с вызовом бросает он.
– Вы сами уже знаете, – говорит Конноли. – Я же вижу. Я понятия не имею, что это значит, я получаю информацию фрагментами. И это я получил про вас… а еще, что вы бывали здесь раньше.
Этот наугад брошенный дартс неожиданно попадает точно в яблочко, и Харди не успевает вовремя скрыть, насколько это его шокировало. Ни одна живая душа не знает о его первом визите в Бродчёрч.
– И это так и было! – В голосе Конноли слышатся одновременно и радость, и злость. – Так вы все-таки были здесь раньше. Я оказался прав, верно?
Харди уже не верит сам себе, чтобы что-то ответить, поэтому просто смотрит в море. Сегодня в нем нет ни капли тепла, только холодные синие и серые тени. Даже солнце стало снежно-белым. Внезапно он уже не в состоянии выносить взгляда Конноли, это слишком для него. Он разворачивается и уходит, пока еще может идти, оставляя торжествующего Конноли на набережной.
Харди замечает стоящего перед полицейским участком Олли Стивенса, и желудок его тоскливо сжимается. Сейчас он не может общаться с прессой. Впрочем, ощущение это нельзя назвать взаимным, поскольку Олли, едва заметив его, выпрямляется и щелкает ручкой, которую уже успел вытащить из бокового кармана.
– Нет, – говорит Харди. Он не может представить себе какой-то вопрос от Олли, который требовал бы от него другого ответа.
– Должно быть, вы чувствуете себя уже лучше, раз сбежали из больницы.
Да какого черта? Для городка, в котором столько мрачных тайн, здесь поразительным образом не находится места для приватности отдельного человека. Харди хватает Олли за руку и оттаскивает его от двери участка.
– Послушайте, я не хочу вас подставлять. Честно, – говорит Олли, размахивая журналистским блокнотом, как белым флагом.
Харди не отпускает его руку, но хватка его слабеет с каждой секундой. Только удивление или, может быть, какое-то латентное уважение к представителям закона удерживает Олли от того, чтобы вырваться.
– Так чего же вы хотите? – спрашивает Харди.
– Эксклюзивного интервью.
В рассказе Сьюзен Райт по-прежнему остаются пробелы, а у Элли всего несколько часов до того момента, когда нужно будет выдвигать обвинение. Это еще не конец света: у нее есть выбор, что предъявить Сьюзен, однако она предпочла бы выудить факты, давя на нее как можно меньше. Солнце поджигает только один стеклянный квадрат в допросной – это значит, что только что закончился обеденный перерыв.
– С этим-то я и борюсь. – Ее слова заглушают громкое урчание в голодном желудке. – Я знаю эти скалы. Просто так гуляя с собакой, вы не могли заглянуть с них вниз, не подойдя к самому краю обрыва, а значит, вы не могли увидеть оттуда тело Дэнни. Не тот угол. И то, что вы нам рассказываете, – не вся правда. Так что подумайте еще раз, в противном случае я предъявлю вам обвинение в создании препятствий расследованию убийства.
Сьюзен бесстрастна.
– Я ничего не видела.
– Точно так же, как вы не видели, что вытворяет ваш муж?
Этот удар ниже пояса попадает в цель. Сьюзен медленно отворачивается. Элли наклоняется в сторону, чтобы поймать ее взгляд. На этот раз она не даст той увильнуть.
– Вы гуляли как раз в то время, когда на пляж принесли тело Дэнни. Что вы там видели?
Сьюзен поднимает глаза к потолку, словно молится, хотя губы ее не шевелятся. Однако она, похоже, находит там какой-то ответ, потому что, когда снова поворачивается к Элли лицом, на нем уже нет прежнего вызывающего выражения.
– Я не была на обрыве, я была на пляже.
Понижение интонации к концу фразы выдает облегчение, которое испытывает Сьюзен. Наконец-то появляется ощущение признания, которого до сих пор не было.