– Да уж. В общем, у меня оказалось преимущество по сравнению с человеком, который хихикает сам с собой.
– Где вы были в ночь смерти Дэнни? – говорит Харди, чтобы положить конец всему этому трепу.
– Я уже рассказывал об этом вашим полицейским… Был у себя дома, один. Я живу в доме у подножия холма. Встал поздно, пытался писать проповедь. Стараюсь оперативно откликаться на события жизни. У меня жуткая бессонница. Вот уже шесть или семь лет. Не могу найти средства от нее, все перепробовал. Поэтому я часто долго не ложусь, брожу – лучший мой способ справиться с этим.
Харди слушает, а взгляд его тем временем гуляет по сторонам. Он отмечает для себя, что с церковного двора видно спортивную площадку, которая выходит к дому Латимеров. Миллер в голову приходит та же мысль.
– Но вы не бродили по улице в ночь на четверг?
– Я этого не помню, – говорит Коутс. – Я хотел сказать, что я мог в какой-то момент выходить подышать свежим воздухом, я часто так делаю. Но точно я не помню.
Закончив разговор, Харди и Миллер в угрюмом молчании идут обратно через кладбище.
– Ненавижу то, во что я превращаюсь, – вдруг говорит она.
– В хорошего детектива?
– Становлюсь бесчувственной, грубею сердцем.
Ей еще только предстоит понять, что это одно и то же.
Быстроходный надувной катер, который возит туристов на захватывающие морские прогулки, пришвартован на самом краю пирса. Сьюзен Райт стоит у причала и раздает прохожим рекламные листовки.
– «Бластер Бродчёрча»! Получасовая прогулка! – Она насильно всовывает флаер в руку проходящей мимо мамаше. – Следующий заезд через пятнадцать минут, вам сюда, пожалуйста, лучшего вложения для пятнадцати фунтов у вас еще не было. Детям – за полцены, абсолютная безопасность гарантируется.
Женщина внимательно изучает лицо Сьюзен и крепче сжимает руку своей дочки. А листовку бросает в первую же мусорную корзину, встретившуюся на пути.
Следующий флаер достается Мэгги Радклифф.
– Выглядит привлекательно, – говорит она, окидывая Сьюзен взглядом. – Я Мэгги. Редактор из «Эха».
– Да, я видела вас на собрании.
– А вы Сьюзен. Или Элейн? – Впрочем, при виде горячего энтузиазма Мэгги взгляд Сьюзен становится все холоднее. – Ваша фотография с Морской бригадой мальчиков, где вы под другим именем, есть только у меня.
Мэгги торжествует, но Сьюзен невозмутима.
– Видно, ваши люди что-то перепутали и неправильно записали, – отвечает она.
– Если я насчет чего-то и вымуштровала свою команду, то это как раз на то, чтобы они правильно записывали и произносили имена людей.
Две женщины замерли напротив друг друга в патовой ситуации посреди прогуливающихся отдыхающих.
– Не знаю, что вам нужно, но я тут на работе, – в конце концов говорит Сьюзен.
Мэгги ничего на это не отвечает, только пятится по набережной, продолжая сжимать в кулаке флаер и не сводя глаз со Сьюзен.
Карен Уайт осторожно переступает через мешок с нераспечатанными письмами у входной двери дома Бэт.
– Спасибо, что согласились поговорить со мной.
Бэт кивает. Она по-прежнему не уверена, что поступает правильно. Это Лиз решила, что им необходимо пообщаться с прессой.
– Я здесь не для того, чтобы докучать вам, – говорит Карен, словно читая мысли Бэт. – Я здесь с самого первого дня, и я оставила вас в покое.
– Это правда, – подхватывает Хлоя. – Я оставила на пляже Большого Шимпанзе. Так она принесла его мне обратно, спасла, чтобы его не сперли.
– Я думаю, что эту историю нужно освещать подробнее, – говорит Карен. – Но это сумасшедшее лето, и сейчас вокруг столько других сюжетов.
Бэт эти слова не понравились. Те сюжеты, о которых она говорит, – это браконьерство в отношении фазанов, штрафы за парковку и сплетни о разных знаменитостях. А тут речь идет о жизни и смерти. Сюжет даже звучит оскорбительно. Еще хуже, чем дело.
– Так что нам нужно делать? – спрашивает Марк.
Следуя приглашающему жесту Бэт, Карен присаживается на диван, на самый краешек подушек, подтягивает рукава выше запястий и наклоняется вперед.
– О’кей, вам это может не понравиться, но одна из причин того, что смерть Дэнни не привлекла к себе внимания, которого она заслуживает, заключается в неправильной подаче биографических данных. Если бы он был девочкой, желательно белокурой, да еще и на пару лет младше, здесь бы от репортеров было не протолкаться. – Она ловит на себе взгляд Бэт, полный отвращения. – Мне очень жаль, – говорит она и при этом выглядит так, будто сказала это искренне. – А работает это примерно так. Одиннадцатилетний мальчик все время убегает из дому. Я понимаю, что звучит это грубо, но газеты всегда отражают только то, на что клюет публика. Если вы действительно хотите большего внимания к этому делу, все упирается в вас, Бэт. Если вы сами расскажете свою историю, на нее откликнется каждая мать. А если бы к статье я приложила еще и вашу фотографию вместе с Дэнни, мы бы получили под это разворот на две страницы.
Внутри Бэт сражаются два инстинкта: желание сделать все, чтобы обеспечить делу бо́льшую огласку, и ощущение, что при этом придется позволить им рыться в своем грязном белье. Чего она достигнет, став центром внимания прессы и вывалив свою подноготную журналистке, с которой только что познакомилась? Бэт ищет подсказку в лицах своих близких, но трижды натыкается в их глазах на отражение собственной тупой неуверенности.